ЯКОВ ЕСЕПКИН | страница 4

[SIZE=14pt]Яков ЕСЕПКИН[/SIZE]

НОЧИ В ЦИМИНИЙСКОМ ЛЕСУ

Двадцать второй фрагмент

Только сумрак ночной, алебастровый холод огней,

Чьи клонятся легко нетяжелые знобкие тени,

Успокоит сейчас Беатриче и плачущих с ней,

Красен тис, а сирен заждались меловые ступени.

Зеркала, зеркала, вы следили не тех с оных лет,

Перевитые кровью и золотом праздные свечи

Днесь пылают легко, свежи розы и юный валет

Даму треф ли побьет, болен Гамлет держанием речи.

Если бледные крали воистину присно мертвы

И бубонной чумы опресноков бегут крысоловы,

Значит, нам пировать, огневейное бремя листвы

Одевать на манер треуголок – дивитесь, шаловы.

Сколь живем и еще отражаемся в блеске плетниц

Зазеркальных, окарин внимая меловую рдяность

И кимвальные скорби, сюда из фиванских темниц

Несть вино и хлебы, и отравленных яблок румяность.

Девы здесь ли поют, голоса мел смертельный таят

Желтовласых камен и лафитники ищут маньерных

Всеуспенных невест, нас равно лишь слезой упоят

Нимфы, воск и мышьяк в тонких вазах сокрывшие серных.

 

[SIZE=14pt]Яков ЕСЕПКИН[/SIZE]

ВЕЧЕРИИ С ИРОДОМ

Двадцать первый фрагмент

В сосуды алавастровые льются

Нектары всенебесной лепоты,

Пируют ли и весело смеются

Здесь чермы и незрящие кроты.

Урания алмазов не считает,

Роскошеств Антиохии иль злат,

Сих крыс еще богема сочетает

Античная с отравою палат.

И не был тронный август благодержным,

Смотри, опять на поприща его

Эринии летят и громовержным

Дарят блистаньям Коры торжество.

Горите, розоимные червницы,

Грезеток искушайте ядом, тьмы,

Притворные отбельные свечницы

Затмили нощно вишни и сурьмы.

Лишь нас у алтарей искать потщатся

Холодные невесты, а перстов

Нельзя достичь, где тени превлачатся

Теней в крови алкавших яды ртов.

 

Прэлесно..... ...это вам

 

[SIZE=14pt]Яков ЕСЕПКИН[/SIZE]

ТЕЗАУРИС ЦИНТИИ И СВАНА

Девяносто третий фрагмент

Открывайте шкатулки пустые,

Мелы прячьте в седой малахит,

Лижут черви титулы витые

И путраментный грозен рахит.

Ночи мил галилейский меловник,

Со налистий ссыпается рис,

Вепри снов объедают рифмовник,

Жжет лимонную кисть кипарис.

Венских риторов юная слава

Не к рябому Каифе нежна,

Скипетр ал и сребриста булава

Ассирийского царствия сна.

Фарисеи ли, дети заснули,

Терны гасят Коринф и Ефес,

Не асийскую вязь промокнули

Смертным шелком – фьеолы небес.

Плюшем бледным оденутся ложи,

Яды Тарса достигнут ушей,

И в базиликах выбелят кожи

Мертвых жаб и летучих мышей.

 

ЯКОВ ЕСЕПКИН

[SIZE=14pt]СКОРБИ[/SIZE]

Пятидесятый фрагмент

Смерть беззвездная алых бутонов

Щедро жертвует бойным арму,

Выжжет пламень шиповие стонов,

Лики мы окунем в сурему.

Были розы сие нетлеенны,

Расточали колонские мглы,

Ныне кипени их алопенны,

Веи серебро льют на столы.

Отдали ароматы земные

Мертвым царственным девам сады,

Только дарствия прочат иные

Одоносцам светил череды.

Вновь горят и горят бутоньерки,

Брошей цветь выливает нисан,

Сняли ангелы падшие мерки,

Чернь коврами претмил Хороссан.

Ах, всецветность нейдёт нашим славам,

Суе розочки присно цвели,

Во зерцалах следи, как по главам

С тёмным серебром бьются угли.

 

[SIZE=14pt] «ИЗ ГЛУБИН ВЗЫВАЮ…»[/SIZE]

( Пир Алекто)

*Они любить умеют только мертвых. Показательно чествуя Владимира Высоцкого, околоинтеллектуальная челядь вкупе со всей королевскою ратью приберегает «черные свечи» для еще живущего гениального современника.

Один из биографов Есепкина Л. Осипов опубликовал в Интернете уникальные сведения, которые обретают особую значимость при ощутимом дефиците любой информации. «Космополис архаики», ставший за несколько недель нахождения в сети интернет-бестселлером и главной литературной сенсацией времени, породил в том числе множество слухов. Гипотезы и легенды тиражируются непрерывно в on-line режиме, готическая сага получила культовый статус (чит. статьи «Варварский музей для реинкорнированного Сервантеса», «Хлеб и вино сего певца» и т. д.). Откуда же «вырисовалось» знамя интеллектуальной литературы, где знаменосец? Вопросов Мраморное море, ответов практически нет. Если автор мистической версии «Божественной комедии» с нами, почему его не знают в большом художественном мире, ведь, сейчас по крайней мере, невероятный триумф произведения открывает перед Есепкиным едва не все зелёные и озолоченные двери. Нельзя окончательно избавиться от идеи-фикс: самого мистика как раз-то и нет, либо имя его изменено, инкогнито очевидного гения даёт почву и для подобного допущения. Латентная гениальность ещё более манит, волшебство мистического соблазна, обмана завораживает изрядно одичавшего читателя, годами блуждающего по непролазному Циминийскому лесу современной местечковой беллетристики. И вдруг – Данте, Вергилий, Рабле с Сервантесом, сложно не очароваться.

Всё реально походило бы на мистификацию, когда б не одно обстоятельство: «Космополис архаики» материален. И в сумрачный дантовский лес ходить не нужно, книга под рукой, точнее – перед глазами (кстати, «К. а.» побил мыслимые формолитературные рекорды по скачиваемости из паутины, сайты не выдерживают наплыва абонентов, а форумы исчисляются десятками). Итак, мистический фолиант реален и никоим образом не нуждается в апологии (не «Тетюшанская гомоза»). Сознательный контакт Есепкина с миром иным осуществлён с максимальной степенью сакральности, позволяющей, разумеется, при соблюдении огромного количества табуированных пунктов договора с Д., выжить. На это есть надежда, значит, новейшее мистифицирование, не исключается, автором «Космополиса архаики» наблюдаемо извне. Литсобратьям спокойно пережить успех Мастера нельзя без содрогания сердечного, но для читателя настал бессолнечный праздник (ночная книга). Мистик-арт шести полисов «К. а.» синонимичен вечной симфонии ночи, с тьмою только и сочетается, поэтому частью критики весьма уместно производится параллелизация произведения Есепкина даже с авангардом фэнтази, постмодерна и вообще плутовского парамистического декаданса. Легенды будут возникать и далее, Шолохов до смерти оправдывался за «Донские рассказы» и первые книги «Тихого Дона», подозревается в плагиате и ныне. Л. Осипов говорит о некоем генезисе «Космополиса архаики». Воспевая тёмные стороны бытия, вынужденно их освещая, Есепкин создаёт ночной мир «пирований», пиры длятся в вечности, в них участвуют великие творцы и гости, отдельно пирует обслуга, внешне, вдоль по меловым периметрам, «Космополис архаики» всецело посвящён пировому бытописанию, но автор всюду подаёт знаки – такое писание условно, само апостильное сокровенное письмо внутри, туда следует обращать зрение. Райская терпкость, арма нектарная пьянит и в аду. Пиры у Есепкина мрачны также внешне, в апофеозе и финале, т. к. в обязательном порядке торжествуют предательство, ложь (виват Шекспиру), а веселятся благостно, соседствуют в застольях Гендель и Моцарт, Овидий и Сафо, Стайн и Пазолини, великих – десятки и сотни, всех ждёт формалин, смертельная хлорка, ни одно, в т. ч. семейное застольное торжество, не завершилось миром (см. публикацию «Тёмный, тёмный эльф»). Человеку не полагается мир, хотя и толстовский. Реминисцентная глобалистика, аллюзионность «Космополиса архаики» колоссальны. Уже в «Пире Алекто», утверждает Л. Осипов, Есепкин возвысил земное пирование до аркадий, гости ужасны, порочны, здесь разве иуды, равно они предадут, однако других гостей у автора вновь нет, с этими плакать и веселиться, прятаться от Алекто ль, эриний, а далее пир был пролонгирован и наступила августейшая Вечность, милостиво потакающая Бессмертию.

Марина ЭРДМАН

 

Ну тока я тваю каку....читаю !!!!

 

[SIZE=14pt]Яков ЕСЕПКИН[/SIZE]



«Стихотворения из гранатовой шкатулки»

Восемдесят первый опус

Нет парчи – содомитский атлас

Застилайте на жалкие гробы,

Кто и слышал сиреневый глас,

Мертвых ангелов носят утробы.

Из Содома в Коринфы свернем,

Хоть колонские пиры утешим,

На атласах еще мы уснем,

Бледный вершник нам явится пешим.

Свечки вынесут: нощь востречать,

Фрид платками терзать гробовыми,

Лишь тогда и начинем кричать

Со младенцами вечно живыми.

 

[SIZE=14pt]Яков ЕСЕПКИН[/SIZE]



«СТИХОТВОРЕНИЯ ИЗ ГРАНАТОВОЙ ШКАТУЛКИ»

Пятнадцатый опус

Броши алые мертвым идут,

Ароматы цветочные внемлем

И уснем, сколь инфантов не ждут

Серафимы и шелк сей отъемлем.

Пей, август, молодое вино,

Цесаревичей балуй успенных,

Лики пудрой бели ж: и темно

В мрачных обсидах камор склепенных.

Кровь щадит перманент золотой,

А сразим финикийские ады,

Всяк меловый великосвятой

Вкусит хлеб и нощей винограды.

 

[SIZE=14pt] ПРОГУЛКИ С ЕСЕПКИНЫМ[/SIZE]

*У России – свой Данте

Воистину все смешались, институция произведения диктует стиль и панстилистику, акценты вторичны в астрале. Перемещаясь во времени, Есепкин всегда избирал конкретное пространственное вместилище – вместилище Зла. Почему? Вопрос ответа не предполагает. Исследователь магического бытийного кристалла искал первопричину человеческого падения, золу и пепел, надежд лохмотья. На виду – предательство, это лакмус, отсюда аллюзии критики с «Антихристом» фон Триера и более ранним «Дьяволом». В «Космополисе архаики», как и в «Дьяволе», лищь одно действие есть – бег. Бег есть Бытие. Автор готической саги превращает в бег, бегство космизм жизни, причём путешествует он по кошмарной местности. Отсюда: строфы наших псалмов тяжелей, нежли Богом забытая местность. Чудесные спутники сопровождают мрачного современника, равны они в величии, равны и в гибели. Отчего Содом? Покаран Господом. Отчего Коринф? Колыбель пороков. Замечу, Господь у Есепкина (с удареним на первом слоге) не персонифицирует в себе мессианский образ, Он и Богородица вне образов, икон, божниц, они также только жертвы. Бог распят, значит губителям «положен Господь кричащий». Вероятно, апогей античной и добиблейской гибельной урочности таят «Царствия», здесь любой шаг – ко смерти, ловушки даже и не нужны. В «Псалмах» же замурован пароль Спасения, код, небом уготовленный для вечно бегущих. Мелькают в полисах Медина, Иерусалим, знойный Мадрид, остров Крым, Чистилище и вновь мелкие стольные грады и веси тяжелейшие. Прелестны и одновременно пугающе узнаваемы спутники, вовлечённые Есепкиным в хождения и в круги, из которых нет возврата. «Нет возврата» -- катаевский рефрен, Есепкин возводит сущностность рефрена прозревшего советского мовиста на Небовысоту.

Действительно, возврата нет: ниоткуда, никуда, ангелу – домой. В «Космополисе архаики» «никого, ничего» Случевского разлиты, словно яд по чернильницам. Пиши, когда можешь, либо, ещё лучше, молчи. Трагедия советской литературщины в недержании трюизма. Есепкин говорит меньше, чем стоило, чем хотелось, но говорит академическою речью, кою тщетно и всуе камуфлировать архаистикой. Что ни реченье, что ни фраза – надрыв, духовное солнцестояние. «Пускай на басмовом остье каждит макушка золотая». Вот огненный крест во аде, вбитый в Иуду, сердца не имевшего, ибо предать и жить возможно без сердца. Слова обращены к аднику, а плачут Пила и Низа, вообще книга суть лакримоза (слёзная), кримозная (по Есепкину) симфония. Зло не наказывается, оно торжествует и автор отрицает назидание, свойственное Бродскому. Впечатляет Пушкин, перманентно обозначающийся в рыдванах, империалах, колесницах, он самый нестойкий, «больше расплескал», пенял ему Ю. Кузнецов, протянувший Есепкину руку в 80-х (годы отречения от готического мэтра советской писательской элиты). По сути автор «Космополиса архаики» создал, в том числе и в частности, новые «Прогулки с Пушкиным». Но он постоянно оговаривается: «следи за эфиопом в оба глаза», «Александр легковесность предпочёл». Нестойкий «друг игрищ и забав» бесконечно нуждается в поддержке, этим удручены Дант и его Вергилий, Борхес и Белькампо, Сартр и Натали Саррот, попавшая в компанию великих волею мистика. В местах падения спасенья нет, милые пенаты и централы мировых площадей буквально усеяны тенями предателей, их жертвам к сердцам подкалывают кровавые броши. Яд, яд разлит вкруг, тьма египетская сокрывает вселенский позор. Присно юный Пушкин и должен падать первым, иные следом, легковесные и мрачные, все падают замертво, в конце путешествия равно им уготованы райские цетрары с поющими в терновнике психеями-сиренами.

Дмитрий НОТКИН

 

[SIZE=14pt]ЯКОВ ЕСЕПКИН[/SIZE]

«ПАТИНЫ»

Тридцать шестой фрагмент

Нас ангелы позвали, но куда

Идти весною мёртвым и укосным,

Сияет ювенильная Звезда

Иным, иным отрокам венценосным.

Спроси у Антигоны о судьбе,

Разорен виноград и мнят сильфиды

Лишь розовые тени, и себе

Терновные не верят аониды.

Горит ещё портальная весна,

Ещё сирены ада золотятся,

Очнёмся от безсмертия и сна –

Нам царские хождения простятся.

Ах, эти ли мы чаяли цветки,

Августа ветходержные фаянсы

Таят сие ль пустые ободки,

Чтоб кровию дописывали стансы.

Прелестные зелени отцветут,

Светильные угасятся чернила,

Тогда нас поименно и сочтут

На выкошенных небах Азраила.

 

Иратиччно...

 

[SIZE=14pt]ЕГО ЧЕРНИЧНЫЕ НОЧИ[/SIZE]



*Россия теряет великого художника

…Вечная весна стояла в убранном аттическими смарагдами парке, медленно перемещались ломкие силуэты, вот мелькнула тень Командора, а вот, дыша духами и туманами, Незнакомка с Миррелией скользнули в сторону арки широко открытых врат-брамин. Этот парк, где мальчик с лебедем, оба во мраморе, встречали каждое новое утро, был назначен для плачущих тайком и музоизбранных певцов. Сюда, сюда заходил по утрам Слагатель странных трагических канцон. Пробовал он писать гекзаметры, пробовал терцины, перешел на четырехстопный ямб, но вскоре изобрел новое письмо и не пожелал иного. Слагатель (тому есть свидетели) подолгу о чем-то беседовал с Ключиком (Юрием Карловичем) и прихрамывающим Нарбутом, иногда к ним подходили Бабель, Мандельштам и даже Багрицкий.

Всё вероятно так и начиналось. Или завершалось. На создание «Космополиса архаики» ушли многие годы, по свидетельствам, опубликованным в Интернете, начинала слагаться великая готическая сага обвального времени в Ботаническом саду и Том самом парке довольно уютного Города. Здесь всегда было немного интеллигенции, еще меньше знатоков и ценителей поэзии, однако в одной из крупнейших европейских библиотек перманентно «на руках» числились раритеты советской эпохи, в их числе Анненский и Случевский. В «Космополисе архаики», отринувшем существовавшие прежде традиции, все-таки возможно уловить нежный и тонкий аромат поэтического Серебряновечья, хотя, отдаляясь во времени и пространстве от прелестного тихого парка и тонущего в верхних зеленых анфиладах садового шестигранника, великий Слагатель реквиемных архаических фрагментов одномоментно покинул и коридоры русских поэтических академий. Его мовизм другой, не катаевский, готическая антуражность лишь слегка притушила трагический пламень возрожденческого накала.

Эпохальный «Космополис архаики», не имея по сути очевидных семантических, этимологических корней, звучит столь же современно, сколь современно могут звучать Гендель или Гуно. Лингвистическая феноменальность книги заставляет вспомнить тяжеловесное начало русского поэтического восхождения, меж тем Тредиаковскому и Ломоносову не удалось выйти в ноосферу. Есепкин выход совершил, утвердив окончательное доминирование архаического лессировочного письма над легкостью необычайной пушкинской строфики. Муаровая бумага должна бы не выдерживать сего веса, выдерживает ли? Литературный памятник эпохи, по интернетовским сведениям, не издавался, если правдивость подобных сведений подтвердится и не станет оспариваться прикормленным писательским двором, России не избегнуть очередного исторического позора – вершинное произведение уйдет за пределы тартарийские, как уходили ранее гениальные философские и литературные фолианты.

«Космополис архаики» (в чем нет абсолютно никакого сомнения у образованного элитарного авангарда) ждет мировое триумфаторство. Останется Россия в стороне, уйдет с пиршества величия духовного – ее выбор. Благо, в нем народ не принимает участия, новые и новые тысячи благодарных читателей находят в Интернете великие тексты, изучают дивное смертоимно-тяжелое письмо Мастера и ждут. А мальчик с лебедем уж порхнули из шафранового Требника Гения в мир вечной весны, которая случается по Смерти.

Александр ЗЛОБИН

 

[SIZE=14pt]«ЭКСМО» НЕ МОЖЕТ ПРЕТЕНДОВАТЬ НА ПРАВО ПЕРВОНАЧАЛЬНОГО ИЗДАНИЯ [/SIZE]

«КОСМОПОЛИСА АРХАИКИ» В РОССИИ

* Литературный секретарь Якова Есепкина Божена Пиотровская заявила о том, что автор «Космополиса архаики» не считает возможным дальнейшее продолжение консультаций с директоратом «ЭКСМО» по поводу издания его книги в России

В кого Лютер мог бросать чернильницы и вообще – зачем ими бросаться? Пусть протестанты ослабят слух «надмирной ватой», он бросал чернильницы в черем, по-иному, в адниц, ведьм, рогоносцев небесных верхотур, в бесноватых. Человечество, систематически отражаясь в глорийных зеркалах, выставляя для этого в авангард одно потерянное поколение за другим, трансформировалось ради спасения, в итоге сегодня практически некому прикрываться поликонфессиональными священными пергаментами. Некому, да и нечего прикрывать. Лавровые венки розданы губителям, убийцам. Давно пора с возможной откровенностью признать, этот мир принадлежит бесноватым. Все сакральные откровения (Иоанна Богослова и т. д.) о том же глаголят. Герои выбиты, хоры жалки и развенчаны. По одной из языковых реформ в русскую лексику плавно проникла часть речи «бес», заменившая обиходную ранее «без». К примеру, безсмертие – бессмертие. Вот вам и Кундера. Но такое нововведение лишь временная мелочь, сама проблема непомерно велика, по сути неразрешима. «Часть речи» Бродского столь ущербна, сколь вынужденно лукава. В письме лукавили самые выдающиеся мастера художественности и не только в письме, лукавили, чтобы выжить. Не выжил никто, избранные погибли. Но – время жить и время умирать. Ремарк недурно разбирался в вопросах обречённой героики, особенно с рюмкой арманьяка или бокалом рейнвейна в руке. Достаточно, достаточно и с лихвой певцов потерянных поколений, многие стали бессмертными, пав на полях литературной брани, уничтожив себя водкою и спиртом ангельской пробы в барочных особняках, истребив навечно блуждающие мёртвые души, рвущиеся к вселенской рампе. Смотрит ныне Алексеев на Станиславского, а Виктюк – в то самое зерцало, незачем играть, вернее, поздновато играться, заигрывать, расчёт мгновенен, расплата неотвратима: всякому в уши вольют белену. Ибо отравы в избытке, яд приготовлен для геройствующих лицедеев – принц Гамлет, спокойно спи. Когда б милому Ремарку можно было теперь поднести рюмку пурпурного арманьяка, он, следуя правде лицедейского искусства, поднял бы её за автора «Космополиса архаики», возможно, они упились бы о д е с н о. «Одесно» -- одно из определений, тиражированных в великолепной книге, воистину соблазнившей русскую лексическую системность (бессистемность) архаическими миражами абсолютистского величия. Кстати, «чермы» также введены в великосветский словарь Есепкиным, этимология слова, думается, такова: черема – смуглянка (несколькими веками ранее), значит, черма – чёрная, тёмная. И кто ж это? Ведьма, адница (посланница Ада) и т. д. У адников, всех неисчислимых гоблинов, троллей, нетопырей здесь вполне определённая миссия, они истребители, палачествующее воинство тьмы, проводники Ада и сапфирного Князя, они вершат приговоры, их индульгирует убиение Героя.

Есепкин сочинил монументальную сагу о потерянных поколениях. Сага вне времени, эпохально не соподчинена Истории. С такой нечеловеческой мощью вселенское Зло, мировое предательство никто не препарировал, посягавших на брутальный эксперимент удавалось своевременно остановить тем самым проводникам. Автор «Космополиса архаики» сумел как-то (неясно как) обмануть адовые армады хотя б в письме, заключив наиболее реальных из всех сущих на земле существ в литературный полис. Частью бестенные, частью бестелесные, частью цветущие телесно они буквально кишат в дивном Городе, пытаясь искушать в сумерках, при полнолунии либо полном затмении новых парфюмеров, подвигая их ко вхождению в адские легионы, алы. Огненные колесницы летят, в империалах и рыдванах мелькают черемные рожицы. Сочетать героическую песнь во славу потерянных поколений с поэтически безупречным экспонированием вселенского иудства, казалось, немыслимо, Есепкин достиг потрясающего эстетического эффекта. Чермы не могут вырваться наружу, т.к. заперты в серебре и пурпуре, книжный текст их не отпускает, довлеющее серебро парализует сознание, а пурпур (превалирующие в «Космополисе архаики» цвета) бесконечно регенерируется из крови жертв. Читайте «Кровь и вино сего певца», «Сребрите мёртвых панночек невзрачность», прочие статьи о возрожденческой книге, предмет авангардного ажиотажа стоит мессы, пусть хотя валькирической мессы в Христиании. Созвучность града с именем Спасителя также неслучайна, в «Космополисе архаики» случайных допущений нет, незримое присутствие Мессии лишь даёт возможность на время, на миг сдержать ведьм. Недаром автор где-то вначале прощается с венецианским честным зерцалом, дале грядут бои без правил, может быть, поэтому «Катарсис» и открывает песнь, после окончания которой не будет ничего. Книга целиком состоит из художественных обретений, её лексическая невообразимость определяется невообразимостью содержания. Внутренняя симметрия, меж тем, не идентична гармонии нагорных догматов, Есепкин, скорее, печалит идущих за ним, в апофеозе – Гибель. Вероятно, чествование Героя, бесконечные оды героике, панегирики «безсмертию» души и Смерти на земном поприще являют сущностную парадигму потусторонней саги. Даже случайно возникающий в полисах герой-одиночка не в состоянии уцелеть, его равно убьют призванные к убиению. Бесчисленные адники не просто двуличны и двулики, они многолики и невидимы, их нельзя типажировать, поведение их не контролируется. Когда спасение грядёт, следует решающий удар, уста отверзаются и чёрная жаба с трутью выпрыгивает наружу. Улисс действительно должен умереть. В абсолюте – погибнуть. Героика «Космополиса архаики» не только потрясает, она подаёт надежду, преподаёт урок. Ясно, коллекционера приведений убьют, однако их морочное наваждение проникает и отравляет миазмами, пожалуй, определённое замкнутое пространство, территорию Земли. Яд смертелен, яд вольют в ушную раковину (см. «Солярис»), изменить ситуацию не дано ни Мессии, ни плачущей Богоматери, ни Б-гу-Отцу. Что воспоследует по гибели – загадка, безответная загадка. Здесь с бесноватыми нельзя договориться, их нужно избегать, здесь их мир и вселенная. Непродолжительное нахождение рядом погибельно, людям воистину нельзя быть рядом с оборотнями, пусть оные выряжены в белые одежды. Казнь состоится в благоухании великолепного Божиего зарева (августа), месяц хорош для ухода в затмение, для вспыхивания в мозгу, сознании пурпурно-огненных К. Ещё один вечный маячок – мёртвые чермы в «Космополисе архаики» поселены в архитектурные порталы, таковые ниши как раз отличают эпохальные реалии, ведь сам ад в книге архитектурен, разве аннигилированные чермы-нигилистки манкируют холодными сумрачными пантеонами, в мраморных подвалах и анфиладах коих свалено в безобразном беспорядке самое вселикое Зло. Обнаружится раненый герой – они восстанут и восстенают, довольно одной капли крови лазурной.

Эд ТАРЛОВСКИЙ

 

Без "литераторов" от ЦРУ не обойтись..

там все инструкции на этот счет..

 

[SIZE=14pt]ЯКОВ ЕСЕПКИН[/SIZE]

ПИР АЛЕКТО

Четырнадцатый фрагмент пира

От смерти вряд ли Йорик претерпел,

Певцов ночных Гекаты отраженья,

Призраки за восьмой стольницей, пел

Художник всякий глорию ей, жженья

Порой и адской серности, увы,

В тенетах славы значить не умея,

Что праздновать в себе мокрицу, вы,

Времен иных скитальцы, Птолемея

Сумевшие, быть может, оценить

Учёный подвиг, маску ретрограда

Унёс в могилу он, а хоронить

Идеи любит Клио, маскерада

Тогда ей и не нужно (сей чудак

Достиг великой мудрости и тайны

Покров чуть совредил, когда чердак

Вселенский есть иллюзия, случайны

Всегда такие вспышки, гений -- раб

Судьбы фавора, знание земное

Его определяет фатум, слаб

Творец любой, величие иное

Имеет столь же выспренний посыл,

Несть истин многих, гений и злодейство,

Заметим, врать не даст Мафусаил,

Прекрасно и совместны, лицедейство

Доступно всем, а нравственный закон

Внутри, не Кант один бывал сей тезой

Астрийской ввергнут в смуту, Геликон

Хранит благие тени, их аскезой

Корить возможно ангелов, так вот,

Не гений за порочность отвечает,

Равенствует ли Бродского кивот

Божнице – речь кому, творец лишь чает

Прозрения для всех, в орбитах цель

Следит, а на Земле ничем он боле

От нас неотличим, раба ужель

Судьёй назначить верно, в чистом поле

Гуляют души, знанием своим

Способные утешить и развеять

Морок сомнений вечных, только им

Положен свет, алмазы нощно сеять

Лишь им дано, убийц и жертв делить

Какой-нибудь линейкою иною

Пусть пробуют камены, обелить

Нельзя морочность душ, за временною

Поспешностью оставим это, две,

Четыре, сорок истин и теорий

Нулям равны, у Данта в голове

Пожар тушили музы, крематорий

Бессмертия нам явлен, разве блеск

Его, поймут ли мученики, ложен,

Комедии божественной бурлеск

На ярусник сиреневый положен

Искусства, парадоксы дружат здесь

С обманом возвышающим и только,

Учений и теорий нет, завесь

Их скатертью, останется насколько

Безсмертие в миру, ещё вопрос,

Точней, ещё загадка, Дау милый,

Зане душою темною возрос,

Легко из рек печальный и унылый

Последний мадригал: мы объяснить

Сегодня можем то, что пониманью

Доступно быть не может, миру ль нить

Доверит Ариадна, тще вниманью

И муз, и тонких граций доверять,

По держит всё ещё с амонтильядо

Лафитник, нить ли, здравие терять

Ума, равно тщете вселенской, Прадо,

Холодный Эрмитаж и Лувр пустой

Вберут алмазный пепел, эстетичность

Одна скрывает смысл, символ простой,

Пророка выдает аутентичность,

Но лучшее небесное письмо

До нас не доходило, мрамр чернильный

Всегда в осадке был, певцам трюмо

Свиней являло, сумрак ювенильный

Окутывал пиитов, их уста.

Печати родовые замыкали,

Ничтожество сим имя, но чиста

Символика имен самих, алкали

Владетели величья и взамен

Хорической небесности вечерий

Им дали благость черствую, камен

Ужасно попечительство, Тиверий,

Калигула, Нерон и Азраил,

Собравшись, не сумеют эти узы

Порвать, Адонис нежное любил

Цветенье, не фамильные союзы

С восторженною лёгкостью в ручье

Зломраморную крошку обращают

Ещё раз Апокалипсисом, сплин

Бодлер цветами зла поил, вещают

Нам присно аониды о конце

Времен и поколений, им урочно

Иллюзии варьировать, в торце

Любого камелота – дело прочно –

Струится разве кровь, а Птолемей

Был всуе упомянут, но ошибка

Его надмирных стоит месс, посмей

Её тиражить будущность, улыбка

Давно могла б Фортуне изменить,

Бессонный хор светил есть иллюзорный

Провал, загробный мраморник, тризнить

Им суе, мир воистину обзорный

Весь зиждется в орбите всеземной,

Мы видим иллюзорное пространство,

Закон внутри и небо надо мной:

Иммануил ошибся, постоянство

Такое астрологии темней,

Урания пусть вверенные числа

Учёным демонстрирует (за ней

Не станет, мы не ведаем их смысла);

И вот, певцов ночных призрачный хор,

Стольницу под восьмою цифрой зряши,

Расселся незаметно и амфор

Чудесных, расположенных вкруг чаши

С порфировым тисненьем, в мгле сквозной

Мог тусклое увидеть совершенство,

Изящные лафитники луной

В плетенье освещались, верховенство

Манер великосветских, дорогих

Теней сердцам истерзанным традицией

Щадило вежды многих, у других

Веселье умножало, бледнолицый

Гамлет сидел меж Плавтом и хмельной

Медеей, те соседствовали чинно

С Овидием и Фабером; одной

Картины этой виденье повинно,

Возможно, в сем: из пурпура и мглы

Сквозь мраморные летучие гримёрки

Зерцально проникая и столы,

Алекто оказалась близ восьмёрки.

 

Ну какой же он хароший этот ЯШШа....

 

[SIZE=14pt]ЛИТЕРАТУРНАЯ ДЖОМОЛУНГМА[/SIZE]

*Почему бессмертие начинается после завершения бытия

Нобелевские тени, похоже, обитают сегодня в мировой паутине, серебрятся, витают, вновь экспонируя гениальность, ибо возникла причина временного оставления иных замков. Причина эта - новая книга-библия, новейшее собрание книжечек, любая из которых тяжелее звёздного цемента либо алмазов Божеских.

«Космополис архаики» появился неожиданно, хотя все его ожидали, просто не знали, как он будет идентифицирован. Книга если не вневременная, то на цивилизационные века. Готическая сага по сути являет собой абсолютно новаторское художественное произведение, не имеющее традиционной генеалогии и формальных аналогов. Кто скажет, что «Космополис архаики» написан по-русски, вероятно, ошибётся, такой речи нас не обучали, однако дивный симбиоз архаических словесных пластов и столь же скорбно-торжественных лексических образований (построже церковнославянских) создаёт действительно феноменальный лингвистический эффект. Буквально каждая страница вводит читателя в наркотический транс. Архаическая, читай архивная пыль пьянит сильнее, чем наркотик, здесь с Гумилёвым не поспоришь. Литературоведческий взгляд на русскую поэтическую школу тосклив, где величие, там и несовершенство, сбой канонов, ущербная тоника и т. д.

Бытовала, да и бытует убеждённость: великое содержание губит форму. Неужели за три века одухотворённые мастера не сумели элементарно соблюсти каноничность, преподаваемую с младых ногтей? Увы, истина велит изречь: не сумели. По разным трафаретам кармического установления. «Космополис архаики» демонстрирует пример в принципе невозможный. В огромном тексте практически нельзя насчитать десяток- другой таких сбоев, кои могут различить лишь избранные небом. Русская литература заполучила наконец последний великий шанс на нобелевское лауреатство. Книга такого уровня обречена величию, вопрос разве в том, какую страну она представит (если верить Интернету, «Космополис архаики» не издавался). Ещё вопрос – о времени. Успеют ли в текущем году издатели, существует вероятность серьёзных авторских ограничений на издание.

Естественно, российская издательская система поражена едва не смертельно, все «ЭКСМО», «АСТ», «Захаровы» и прочие вряд ли в состоянии типажировать свой деловой имидж в качестве интеллектуальных столпов, перманентно издавая (в прекрасном, кстати, полиграфическом исполнении) опусы окололитературных посмешищ, настолько бездарные, насколько и безграмотные. На их фоне даже беллетристика форматируется с настоящим творчеством. У России две беды и у издателей, минимум, две - синтаксис и орфография. Каким чудом читатель-то сохранился в явно губительной среде? Но - сохранился, малозаметная книга, помещённая в Интернете в насмешку что ли, да ещё отпугивающая архаичностью, не всегда понятными лексическими контурами, мгновенно обрела армию, легионы и тьмы читателей. Народное самосознание не обманешь, сложно, оказывается, вытравить высокий литературный вкус, искоренить тягу к духовному началу. За внешним ницшеанством и героической бравадой перед вызовами Ада, трудно не высмотреть пассионарную героику духоводителя.

Автор говорит: я выведу вас отсюда, нельзя бояться чудовищ, вот магический алмаз бытийности, берите философские камни, собирайте их. Его бонапартический призыв из- за гранатов Коры определяет миссионерскую задачу художника- воителя: пусть я на щите, а вы все со щитами пребудете.

Людвиг ВАНЬКОВИЧ

 

[SIZE=14pt]Яков ЕСЕПКИН[/SIZE]

СКОРБИ

Двадцать второй фрагмент

Суе мертвых принцесс хоронили,

Тусклой пудрой оне из витых

Нам обрамниц грозятся, ванили

Утром алчут и яств золотых.

Вкруг весна расточает зеленей

Колдовскую арому, смотри,

Всё резвятся у морочных сеней,

Возлетают бестенные фри.

Диканчанок невзрачных и вишен

Предержителей образы бьют

Не гранатами Коры, где слышен

Голос флейты и пенится брют.

Ах, бегут злые тени всетечно

Сколь за нами, шелка амальгам

Червным мелом увить благоречно

Источенным в крови жемчугам.

Ангел свечку поставит из снега

Облетевшего цвета червиц,

И сольется капрейская нега

На сквозные пергаменты лиц.

 

Это компьютерная программа