ЯКОВ ЕСЕПКИН | страница 10

ЯКОВ ЕСЕПКИН

ВИФАНИЯ. ВОЗВРАЩЕНИЕ ОТ ИРОДА

Инцест, кровосмешенье туч морозных,

Днем олицетворяющих табу,

Снег этот сотворило в далях зведных,

Налистником толкнуло на борьбу.

Воспомнишь ли иные декабрины

И патину, и мраморность волны,

Что нимфам ледяные окарины,

Бессмертие плодят их ложесны.

И все ж, хотя еще в сурьме кусты,

Пусть здравствует он миг -- руда мороза,

Средь эллинской порочной красоты

Как есть неоклассическая роза.

Смотри, печаль моя, на этот снег,

Летицией звалась ты, а эллины

Тебе иное б имя дали, нег

Сандаловых не знала ты, маслины

С оливками сторонне отцвели,

Кустовья арабийские зачахли

Теперь, со кипарисовой земли

В тартариях желты зелени, прах ли

Внизу не тот, иль гумус очерствел

Без слез девичьих, даже иглы хвои

Маньчжурской редки, зерна от плевел

Нельзя и отделить, белы сувои

Одне пред Новогодьем, потому

Нас ангелы встречают всюду, вместе

Мы ходим, розоимную сурьму

Глядим, позднее к ангельской сиесте

Урочно торопимся, до горы

Волшебной далеко еще, но мерно

Течет благое время, а пиры

Нас ждут всегда, в досуге этом скверно

Одно лишь обстоятельство, цветов

Забыли мы аромат и названье,

Снега сейчас, игольчатый готов

Мороз ударить, неких волхвованье

Снегурочек игрушечных, невест

Раскрасных, принцев дымчатых мешает

Ясней средоточиться, но Гефест

Не дремлет и огни провозглашает

Рождественские данностью, оне

Горят уже вольготно, за снегами

Опустится покой, в холодном сне

Мы грезить будем, будем жемчугами

Апрельскими, а, впрочем, для весны

Сейчас уже не время, наш розарий

Божественно прекрасен, взнесены

Готические шпили в небо, парий

И нищих амстердамских замечать

Не велено опять, сии, быть может,

Отосланы черемами, печать

Призрачная на них, блажным поможет

Их царе бедный, принцы нам глядят

В сиреневые очи и принцессы,

Юродивых браменники следят,

Когда-то ад им стоил нощной мессы,

А нынче заменить вождей чурных

Сложней, чем выпить яду куфель в датском

Неладном королевстве, теменных

Отверстий мало здесь, коль на арбатском

Капище ты не лег, красно Невы

Граниты не испробовал на прочность,

Волной не поперхнулся ли, увы,

Хлебнул ее премало, беспорочность

Свою лихим художникам явил,

Жрецов постмодернизма озадачил

Асбестовым ликовником, совил

Терцины богонравно, преиначил

Значенье духовидческих доктрин,

Искусственности рамочной теченье,

На страты глянул остро, окарин

Кармных там не внимая, возвращенье

Патин фламандских ложных не приял,

Пастелей декадансных иль триолов

Не узрел, хватит в Дании менял

Вычурного искусства, чтоб монголов

Тартарских дело честно завершить,

В пенаты ехать вряд ли нам придется,

Чем Гамбург плох, в Стокгольме согрешить

Чермам их князь велел, еще найдется

Ушам незвучный яд в тюльпанной мгле

Голландии, в Париже восприимном,

В любимой Христиании, земле

Гамсуна или Бьернсона, в мздоимном

Отечестве почто и умирать,

Уж лучше европейские столицы

Отравленно и замкнуто взирать,

Блюдут оне вековые червницы

И смерть здесь разве празднику сродни,

Отечеству оставим ту скаредность,

С какой оно чернило простыни

Под нами, славских лиров очередность

Споспешествуя водкою белить,

Наушничая, службой у порока

Верша судеб избранничество, лить

Не будем и слезинки, но широка

Дорога в ад и узкие пути

В спасение, такое помнить нужно

Хоть скаредным чинам, еще цвести

Весной зеленям, явимся окружно

И глянем на централы площадей,

На сады ботанические, домы

Искусств, библиотечницы вождей,

Столичные подземки, где содомы

Тлеющие мерещатся чермам,

Оне сюда бывали с темью вхожи,

И шлись мужи катками по умам,

А сбили только черемные рожи,

Наперсникам разврата ли нужны

Мессии, плачь хотя, юдоль родная,

Искали вечной странники весны,

Зима одна виждится им свечная,

Елику Новогодье впереди,

Мы помнить жалких регентов не станем,

Черемы, тех следи иль не следи,

Орут пускай, как пурпурами грянем

О мертвое серебро, на крови

Церковь явим хорической ораве,

Очнутся сами пастыри, лови

Снег черный, ювенильность, мы не вправе

Пенаты милой Родины судить,

Высокое страшится тех удобиц,

Какие присно ангелы следить

Лишь могут, низких истин и усобиц

Нам горько наблюденье, в стороне

Достойней пребывать певцам, а оры

Звучат и в храмах темных, не в цене

Высотность, яко башни и затворы

Пусты равно, туда ли собредем,

Летиция, мы знаем только розы,

А ведали иное, так грядем

Вперед еще, не вспомним, так стрекозы

Цезийские случайно приведут

К оцветникам, им терпкие нектары

Кружат больные головы, не ждут

Пусть семеро единого, гектары

Парафий светлых в зелени благой

Опять огнем нисана возгорятся,

Даруется Отечеству другой

Избранник, ангелы пусть не корятся

Охранные, нельзя беречь певца

Нощного, в круге свеч его невеста,

Не зрят местоблюстители венца

О службе, очарованного места

Не вспомнят и губители, самим

Ужасен деспотии образ, роем

Валькирии проносятся, томим

Дождями Амстердам, каким героем

Спасен он въяве будет, мы ж, опять

Вторю, иродных нищих равнодушно

Минуем, время катится ли вспять,

А замки переносятся воздушно

Туда, туда, за Родины порог,

Внизу она дымится и алкает

Геройства, паки вымощет чертог

Костьми и мертвым сребром, отсекает

Ее от крыши мира темноты

Алмазная китана, башни эти

В рубинах со кошмарной излиты

Рябиновой крушницы, благо, нети

Приемлют не такое, но парша

И мраморную крошку разъедает,

Блаженного Василия круша

Соборствие, Кремль сказочно лядает,

Чего еще не видел красный брук,

Мертвых ли, концертирующих ведем,

Иосиф, брат Блаженного, на крюк

Сволочь успел себя, а мы уедем

Далече из неверящей Москвы,

Скелеты по шкафам пускай пылятся,

Глядят за слогом нежные волхвы,

Каким всенощно станем изъявляться,

Нет правды и в сиренях золотых,

Гадай на пятипалой, так браменный

Уснет при смене, выглядит святых

Какой-нибудь гишпанец современный,

Обувкой тяжкостопной наградит,

Шагай по брукованию, кареты

Тебе ли ожидать, Нева рядит

Свои, чурные также парапеты

С колоннами ростральными в сурьму,

Золоченную временем и кровью,

Нет, горе и высокому уму,

И святости, рождественской любовью

Столь мило нам, Летиция, дышать

В беззвездности, о розах серебриться,

Лишь сребро не подводит, воскрешать

Начнут и ангелкам благодариться

С тобою будем, нынее балы

Нас царственные ждут, следят филики

За чермами, а знать ли похвалы

В миру за святоборчество, но лики

Не время днесь темнить, голодных треб

Пел северный пиит благоуханность,

Рождественский опреснок, белый хлеб

Засим преломим, стоит недыханность

И мессы амстердамской, и свечей

Волшебной Христиании, а горы

Досужные вспоем, когда грачей

Увиждим на Вальпургиевку, хоры

Полнощные зовут своех певцов,

Стольницы снизу, грузные кувшины

С клико барвенным выше, без венцов

Узнают нас альфийские вершины,

Туда спешим, где яства, свечи, тьма

Игрушечная, елочная цедра,

Порфировая зелень, сурема,

Встречает нас Гортензия иль Федра,

Благое Новогодье для благих,

И мертвое серебро горьким зельям

Да сладостным десертам в дорогих

Розетницах идет, замковым кельям

Пора гореть святошно и гореть,

Веселию фаянсов расточаться

О златности, одесным умереть

Нельзя, а можно смерти наущаться.

 

ЯКОВ ЕСЕПКИН

К МРАМОРНЫМ СТОЛАМ АНТИОХИИ

Растительность меняет ипостась,

И ряженые грубыми руками

Крестьянку украшают, веселясь,

Корой дубовой, листьями с цветами,

И девственница сельская к ручью

Бежит, к благоухающей поляне,

Чтоб песнь могли хвалебную свою

Пропеть живому дереву крестьяне.

Безмолвствуя, на нивах и в садах

Обильный урожай дарят благие

Царицы, отражаются в водах

С кострами рядом девушки нагие.

Всей млечностью сверкают бедра их

Сквозь дымную вечернюю завесу,

Русалки волокут к реке одних

Топить, а мертвых тащит нежить к лесу.

Среди мохнатых рож лесовиков

Взирает божество иль гений дуба

На козни козлоногих мужиков,

Стремящих в поселянок злые губы.

Уж головы, как стонущий цветник,

В крови сухой садовника затылок,

К устам блажным, смеясь, сатир приник

Ртом горьким и похожим на обмылок.

Поверить чувство логикой конца

Нельзя, столь космополис этот узок,

Что кладезь бездны лавром близ лица

Возрос, чуть холодя угольник блузок.

Пугаясь, закрывая темный стыд,

Теперь и не приветствуя поблажки,

Красавицы смущают аонид,

Расплющив белорозовые ляжки.

В овине плодовитым будет скот,

И радовать начнет цветенье риса,

Блеск Троицы венчание влечет

И яблоко горит в руке Париса.

Гори, гори божественным огнем,

Земные освещай юдоли, блага

Сиянность эта праздничная, в нем

Таится наркотическая влага

Сандаловых деревьев, Елион

Дает огоню мускус и граната

Подземный аромат, и Аквилон

Сверкает где-то рядом, аромата

Нежнее и желанней вспомнить я

Теперь не стану браться, неги дивной

Забыть нельзя, колодная змея

Иль змей, невинной Еве и наивной

Свой искус предлагающий, они

Лишь жалкого плодовия вбирали

Гнилостную отраву кожей, мни

Себя хоть искусителем, едва ли

Возможно у Гекаты испросить

Нектарное томленье, вина, хлебы

Уже евхористические, пить

Нектар облагороженный из Гебы

Небесных кубков, яствия вкушать,

Преломленные тенями святыми,

Нет, это создается, чтоб решать

Могли певцы с царями золотыми

Вопросы и задачи, для мессий

Оставленные мертвыми богами,

Подвластные не времени, витий

И книжных фарисеев берегами,

Безбрежностью пугавшие, одне

Астарты исчислители иль школы

Какой-то авестийской жрицы, в сне

Пророческом великие глаголы,

Согласные и с кодом, и с ценой

Знамения таинственного, знанья

Частичного, увидеть могут, зной

Теперь лиет Зефир, упоминанья

О силах темных я б не допустил

В ином контексте, зноя благодатность

Навеяла сие, а Бог простил

Такую очевидную невнятность

Урочного письма, вино горит

Сейчас в любом офорте, в червной фреске,

Господь с учениками говорит,

Я слышу речь Его, на арабеске

Мистической является письма

Лазурного таинство, но шифровый

Еще неясен смысл, а сурема

Кровавая точится, паки новый

Теснят финифтью ангелы завет,

Серебряною патиной обрезы

Порфирные уравнивают, свет

Лиется Богоданный, паки тезы

Сознанье внять младое не спешит,

Окармленные кровию, но вера

Взрастает и привносится, вершит

Судьбу Христос-мессия, наша эра

Берет начало, ангелы блюдут

Дарованные альфы и омеги,

Апостолы на вечере восждут

Червленого вина и Слова неги,

И вот убойной кровию вино

Становится, а кровь опять лиется

В сосуд подвальный, буде решено,

Так бысть сему, о серебре виется

И царствует пусть Слово, исполать

Предавшему и славившему, вечно

Зиждительство такое, не пылать

И агнцам без реченности, конечно

Служение любое, но Ему

Служить мертвым и нищим положенно,

Елику мало крови, мы письму

Своей добавим, всякое блаженно

Деянье и томленье во Христе,

Нет мертвых и живых, конец началу

Тождествен, а на пурпурном листе

Серебро наше руится, лекалу

Порфировому равенствует мгла,

Прелитая в тезаурисы, темы

Не ведаем и слава тяжела,

И Господи не скажет ныне, где мы,

Куда глядеть сейчас и на кого,

Ведет к благим ли зеленям дорога,

Спасет живых ли это баловство,

Зачтется ль откровение, у Бога

Престольниц будем истинно стоять,

Молчанье дорогого наше стоит,

И в мире мы не тщились вопиять,

И там реченье пусть не беспокоит

Спасителя и Сына, велики

Хождения, скупа вершинность цели

Миражной, аще косные жалки,

Так мы сие, но прочие ужели

Честно возвысить ложию хотят

Себя, а руки алчные скрывают,

Вина ли им и хлебов, освятят

Другие кровь четверга, пировают

Другие пусть над хлебом и вином,

Еще я помню праздников томленье

Освеченных, каким волшебным сном

Забыться, чтоб обрящить устремленье

К звездам и небам, истинно молчать,

Не речь опять с бесовскими шутами,

Безмолвствовать, как в церковях кричать

Начнут иродных толпы, и перстами

Ссеребренными только на крови

Зиждить хотя и суетные ямбы,

А мало станет Господу любви,

Креста и терний, кровью дифирамбы

Пустые с Ледой вместе отчеркнуть,

Летицией иль Цинтией, невестой

Названной и успенной, окунуть

В бессмертность и финифти за Авестой

Навеки прежелтевшее перо,

Свести багрицей тусклые виньеты

Нисану бросить горнее тавро,

Венчать ему надежней мраком светы,

Чем нам дразнить рождественских гусей

И выспренности тщиться прекословить,

Довольно требы этой, не для сей

Живой и мертвой ратницы лиловить

Разорные муары, а вино,

Дадим еще уроки фарисейству

И скаредности, втуне снесено

В погреб опять и присно, святодейству

Обучены мы небом, геть, чермы,

Коль праздники еще для вас не скрыты,

Нести сюда начинье, от чумы

Беречься чурной будем, лазуриты

Пускай себе мелованно горят,

Звучания и эхо умножают,

Нас ангелы одесные узрят,

Недаром Богоимные стяжают

И глорию, и лавры, волшебства

Законы им астрийские знакомы,

Облечь языки мертвые, слова

Никчемные в порфировые громы

И молнии, в тезаурисный чад

Кадящийся они еще сумеют,

Напудрить их слегка и на парад

Небесный ли, гранатовый, сколь млеют

От выспренних созвучий бредники

Аидовские, полные проказы

И жабьих изумрудов, ввесть полки

Ямбические, пурпурные стразы

Прелив на колонтитулы, гуашь

С финифтью вычурною верх линеек

Огранных снарядив, таким не дашь

Забыться меж пульсирующих змеек

Летейских, во сребристых неводах,

Свечном ли обрамлении карминном,

С бессмертием бумага не в ладах,

Но есть иные области, о винном

Церковном аромате будем тлесть

Еще мы неоднажды, вспоминанья

Нас пленные не бросят, паки есть

Визитницы иные, где признанья

Теперь и вечно ждут невесты, лад

Оне внимают стройный и высокий,

Алкают не сиреневых рулад,

А песней наших траурных, стоокий

Хромовник не страшит их, не ему

Царевен обучать и мироволить,

Нас девы дожидаются, сему

Воспомниться, духовников неволить

Посмеет разве иродный плакун,

Черемная окарина, гарпия

Тартарская, за праздничный канун

Содвинем кубки разом, Еремия,

Дионис и сиречный Златоуст,

Нам некому сейчас зело перечить,

Сад Капреи отцвел, Елеон пуст,

Архангелы молчат, блажным ли речить,

Когда налились кровью словари,

Немеют посвященные, о чаде

Нечистые слагают попурри

Юродствующих, это ль в дивном саде

Останется для праздничных теней,

Мы Ирода еще представим деткам

Успенным и сукровицу сеней

Затеплим винной аурой, серветкам

Кровавым доверяйте, други, то

Серебро, с воском литое по смерти

Из белых наших амфор, их никто

Не выбиет, ни бражники, ни черти.

 

ЯКОВ ЕСЕПКИН

ВЫБРАННЫЕ МЕСТА ИЗ ПЕРЕПИСКИ С БРОДСКИМ

***

Пред гончими псами и махом подпалых волков

Беспомощны мы, посему от погони их грозной

Не скроемся, лучше окрасим на веки веков

Вселенские камни отравленной кровью венозной.

По ней лишь неравных найдут и в созвездных полях,

Лядащим огнем заклеймив сих презренные спины,

Вопьются в уста с алчным блеском в голодных очах

И в черных глазницах высотные вспыхнут руины.

И чем нам считаться, величия хватит одним

Истерзанным столпникам, хватит иным чечевицы,

Алкали мы вечности, ныне и жить временим,

Врата соглядаем у царства подземной девицы.

Успенные здесь петушки золотые поют,

На мертвых царей не жалеют портнихи шагрени,

Таких белошвеек не видеть живым, ан снуют

Меж стулиев ломаных сузские девичьи тени.

Отравленных игл и кармяных антоновок цветь

Отравную вновь, и гранатовых багрий избытность

Кроты и полевки учтут, а царевнам говеть

Сегодня предолжно, зане уповали на скрытность.

Нельзя перейти меловую черту и нельзя

Таиться одно, паки будут обманами живы

Дочурки невинные, их родовая стезя

Легко оборвется, где Вия настигнут Годивы.

Гудят и гудят весело приглашенных толпы,

Зеленые иглы в шелках веретенники прячут,

Мы сами сюда и влеклись, аще были слепы

Девицы, пускай хоть сейчас о родителях всплачут.

Не царские тризны, не царский почетный досуг

Нам смерть уготовила, даже сокровных дочурок

Забрали те челяди, коих в пылающий круг

Впустили волхвы из кадящихся мглой синекурок.

И вот я стою в одеянии смерти рябой,

Блаженный со мною, ну что, хороши ль нынче гости,

Кто рядом – откликнись, ах, тяжек метельный гобой,

Сиренью мелось, а теперь во снегу ягомости.

Ах, туне рыдать, Богоматерь в снегах золотит

Отравленным взором тлеющие лядно скрижали,

Ей Цветик-Сынок хлебояствий кошель освятит,

А мы бойных муз и напрасно величьем сражали.

Заманит, я знаю, еще ботанический сад

Маньчжурскою тенью, сирень в листовой позолоте

Склонив тяжело, всех других навсегда в огнепад,

А мы с небесами пребудем в холодном расчете.

Когда оглянувшись, вмиг станем камнями, Сизиф,

Чтоб вымостить кровью дорогу к чужим процветаньям,

В татарскую ветошь последний зарезанный скиф

Уткнется -- засим привыкать уж к посмертным скитаньям.

 

Яков ЕСЕПКИН

***

Погаснут свечки золотые,

Багрец тисненый расточат,

И колокольни им витые

О муках крестных умолчат.

Ах, эльфы темные летали

Над сими, чаяши Христа,

И цветом рубища латали,

И возносились от Креста.

Господь, в огне Твое церкови,

Не будет силы муки длить,

Не станет слез и десной крови –

И мы лишь сможем их прелить.

 

***

Гекзаметры эти не снились нам с давних времен,

Но камни Эллады точила янтарная пена,

И стройная строфика смерти прожгла небосклон,

И на воды пала холодная тень Карфагена.

Лазури одне мы хотели зело созерцать,

А вышло иное и нити сии не исправить,

Грассируйте, Парки, как станут серебром бряцать

Опричники тьмы – сами будем сиречно картавить.

Мы сами поидем ко браминам эллинских царств,

В окарины дунем, вспоем, яко Божьи рапсоды,

Воскреснуть нельзя после жалких сукровных мытарств,

Так будем хотя всетризниться за славские оды.

Аттический холод терзает доднесь хоровых

Высоких певцов, обреченных безгласности горней,

Их мало и было, а музы считали живых

Всегда и теперь, поелику живые соборней.

Я был одинок, одиночества лета страшны

Для воров немых, для седмичной Луны фаворитов,

Бессмертие всем полагается, золото в сны

Лишь мертвым лиется из вешних пустых лазуритов.

Пусть сон золотой навевает безумец опять

Иным поколеньям, а мы рассчитались навечно

С каменами славными, Лета быстрее воспять

Направит себя, нежли будем глаголить сторечно.

Ах, форумник пуст арамейский, но шумен другой

И капищей новых бетон фиолетовый гулок,

О нас не дождутся церковные вести благой,

Одни Азазели сейчас и легки для прогулок.

Господними копьями всех не достать палачей,

Чреды не достигнуть убийц, ко пирам оглашенных,

Слезами ли выжечь терничных венцовых свечей

Цитрийские тьмы, чтоб не слышать литий совершенных.

И дивных речей вековое стремленье пустой

Огранкой мерцает, но только уста отверзали

Мы в красных углах мирозданий, яремно густой

Нас кровию рдили юроды и нощно терзали.

Я часто, Вергилий, лукаво и истинно рек,

Обманом спастись от фатумных эриний пытался,

А оды слагал небодержцам и мертвым, но век

Со требою этой без нежных камен рассчитался.

Забили гортань прекровавых розовий шипы,

Финифтью поверх остроцветный свинечник пустили,

Гекзаметры пой, аще в смерти пииты слепы,

Гомеру пеянья даруй, яко музы почтили.

Вновь кровью церковное перебродило вино,

Кагор темной антики, рушивший мрамор Гомера,

Гудит в брызгах соли червленое веретено,

Вплетая во сны смертоносную нитку размера.

 

***

Белый снег во субботу летит,

Черный пламень точится под сем,

Нас Господь-Вседержитель простит,

Даже если и мук не снесем.

Будет нощное сребро гореть

На церковях Его золотых,

Лишь еще и красно умереть

Без хранительных нимбов святых.

Много сталось тернистых дорог,

Но отказны страстные пути,

Коемуждо – именный порог,

Мы Господень хотели прейти.

Как багряная вспыхнет Звезда,

С наших терний цветочки сорвет,

Мы явимся, явимся туда,

Где истленное братство живет.

 

Яков ЕСЕПКИН

***

Не изжить нашу синь темнотою,

Соловьиных высот не отпеть,

Жизнь раскрасна виньеткой пустою,

Только мы и могли здесь успеть.

Потому ли боялись нас тати,

Потому ль их всенощно корят,

Где безбрачные ныне кровати –

Сплошь они лепоснежно горят.

Но еще мы явимся во славе,

Яко благовест-литьи звонки,

Чермно станет юродной ораве,

Как за нас препоют васильки.

 

Яков Есепкин

На смерть Цины

Шестьсот первый опус

Яко певчим нельзя уцелеть

И преложны венцы золотые,

Так и будемся в тернях алеть,

Кровотлести, елико святые.

Но еще восхотят, восхотят

Голосов божеимных и песен,

И еще ангелочки слетят,

Чтобы узреть: единый не взнесен.

До поры ли молчанье храним,

Изордеется пламень болотный –

Этой алостью мы ограним

Иисуса венец всезолотный.

 

Яков Есепкин

На смерть Цины

Шестьсот второй опус

Что хотите еще отнимать,

Мы и в смерти богаче не стали,

Всё претщимся цветки сожимать,

Из которых венец заплетали.

Во среду к нам слетят ангела,

Исполать озолотам их ясным,

Яко тризна у нас весела,

Время рдеться глициниям красным.

Будут мертвые звезды гореть,

И неживы, а света не имем,

И еще положат умереть –

Лишь тогда мы венец этот взнимем.

 

Яков Есепкин

На смерть Цины

Шестьсот третий опус

Золота наша Смерть, золота,

К ней мы жизнею всей и стремились,

Век брели от Креста до Креста,

Без огней горнецветных томились.

Но воспыхнут еще васильки

О могилах и звоны ударят,

И сплетут голубые венки

Нам тогда, и червицей подарят.

В крови нашей страстные пути,

Бою их не избыть ледяному,

И такими, Господь, нас пречти –

Не могли мы соцвесть по-иному.

 

Яков Есепкин

На смерть Цины

Шестьсот четвертый опус

Положатся Христу васильки,

Яко роз и шиповья не станет,

Отберем юровые цветки,

Их ли Смерть о тернице достанет.

Будет венчик тяжеле креста,

Пречернее церковных лампадок,

Ах, багряная цветь излита,

Вертоград наш разорен и падок.

И не станется горних огней,

И начинут светила клониться,

И тогда от кровавых теней

Мы соидем, чтоб ангелам сниться.

 

Всё?

 

Яков Есепкин

На смерть Цины

Шестьсот пятый опус

Хватит мертвым сирени златой,

Ангелочки ль ее пожалеют,

Были мы во когорте святой,

Всё еще наши тернии тлеют.

Расточатся благие огни,

Соцветут пятилистья в июне,

Так зардеются розы одни,

А горели и святые втуне.

Нет распятий иродских черней,

Та сирень холодит камелоты,

Всем и хватится наших огней,

Сколь не будет для гробов золоты.

Шестьсот шестой опус

И бывает серебро в крови,

Сколь огоням червонным точиться,

Ко Христосу взалкаем: живи,

Мы и мертвые будем влачиться.

Вот приидем к Нему без венцов,

Червотечное сребро уроним,

Различит ли одесных певцов,

Хоть сочествует нас Иероним.

А терничным не цвести лучам –

И преминем иродские версты,

И тогда лишь Господним очам

Зримы станут кровавые персты.

 

Яков Есепкин

На смерть Цины

Шестьсот седьмой опус

Преточатся волошки в лугах,

Исцветут золотые рамоны,

И тогда о мирских четвергах

Станут бить кровеимные звоны.

Веротерпцев искать со огнем,

А и мы мировольно горели,

С полевой ли дороги свернем,

Не обминуть сие акварели.

Эти блеклые краски легки,

Полыхать им на вербной аллее,

Мы ж Христосу несли васильки –

Звонов цветик любой тяжелее.

 

Яков Есепкин

***

Во цвете лет умершей дщери

Из слез надгробье отыскав,

Толкнем притворные мы двери

И тронем Бога за рукав.

Вечор сбиралися здесь гости,

Гремели келихи с вином,

Со рукавов их белы кости

Всё разлетались под окном.

Ты, Василисушка, рукою

Махни и лебеди взлетят,

Наполни брагой колдовскою

Потир – испить они хотят.

И что прислали див успенных

Трапезу с Господом свершать,

В отруть настоев мертвопенных

Неможно яду подмешать.

Держали души мы во аде,

Клеймили желтью их с огнем,

Теперь и в дьявольской осаде

По смерти жаром полоснем.

Высоко ж нети пресвятые,

Мирская точится молва,

И всё ко Господу пустые

Мы воздымаем рукава.

 

Яков Есепкин

***

Мы расстались, но, Боже, доныне

Твои слезы -- к карату карат.

Поклоняясь небесной твердыне,

Звезды смерти неровно горят.

Долго млечная пыль осыпалась

В померанцев полночный букет,

Вот у ангелов ты и осталась,

Как побитый огнем первоцвет.

Ночью он всекупальскою тлеет,

Мертвым юнам дарит благодать,

В небоцарствиях горних алеет,

Здесь не могут одесных предать.

Разве ангелы наши цетрары

Зрели в неге восковий свечных,

Пили с нами хмельные нектары,

Ожидали из странствий земных.

А теперь претрезвели покои,

Царских емин столы не держат,

Вазы севрские розы-левкои

Тлят остьем и в зерцалах дрожат.

Зеркала эти вечностью биты,

Всё ириды мелькают одне,

Где серебро и смерти графиты,

Нощь темней еретички в огне.

Где сейчас наши алые свечки,

Время им возгораться-цвести,

Херувимские кровью сердечки

Обводить и чудесно тлести.

Ставь, братия, холодные вина

И хлебовниц изыски на мел

Скатертей, именитств сердцевина

Днесь для тех очевидна, кто бел.

Зря мешали нам белые сучки,

Мы со Господом лишь говорим,

Левоперстные жалуем ручки,

Хорошо, хорошо ведь горим.

То серебро, о коем пеяли

Херувимы в эдемских садах,

С течной кровию иды ваяли,

Сех фигурники тлятся на льдах.

Знай, мы столько избыли страданий

Ибо к присным цветам вознеслись.

Только после прямых попаданий

На века разрывается высь.

Если можешь ты зреть и сквозь нети,

Муку смертную благослови,

Надо мною созвездия эти,

Словно вечные раны в крови.

 

В ПОЕЗДЕ

Сие зрят очи Прозерпины --

Чернопрогонный интерьер,

Универсальные картины

Под желчным сводом тонких сфер.

Мрачней и уже промежутки.

В стальные залы поездов

Тоскливые вдвигает сутки

Седое пламя холодов.

Явь гасит смерти постоянство,

Солнцестояние зимы

Летит в последнее пространство,

И лежа едем в бездну мы.

 

Яков Есепкин

На смерть Цины

Шестьсот восьмой опус

Будет лето Господнее тлеть,

Расточаться во благости дольной,

И не станем тогда мы жалеть

О Кресте ли, о розе юдольной.

Соберем луговые дары

И в красе цветяных одеяний

Изъявимся гурмой на пиры –

Веселити их чернью даяний.

Ах, не жалко июльских светил,

Только б видел Христос оглашенных,

Только б рек Он, что мертвых простил

И не вспомнит грехов совершенных.

Шестьсот девятый опус

Со левкоев цветущих венки

Заплетем и приидем к чертогам,

Опознают ли нас ангелки –

Исполать вифлеемским дорогам.

Будет ясное лето гореть,

В белом клевере тлеть-расточаться,

И очнемся еще усмотреть,

Где на царствие Божье венчаться.

Мертвым нечего даже снести,

Им и звезды тлетворнее свечек,

Ах, Господь, мы и будем тлести

Хоть во льду херувимских сердечек.

 

Яков Есепкин

На смерть Цины

Шестьсот десятый опус

Во тяжелой сирени гореть

Днесь пурпуровым эльфам и рдеться,

Мы теперь не могли умереть,

А и будем в канавы глядеться.

Подойдет ли Христос к бродникам,

Чтоб наречь фарисеям – довольно,

Иидите ко смерть-родникам,

Веселитесь хотя божевольно.

И терничные звезды падут

За всемертвые эти криницы,

Нас тогда ангелочки найдут

О соцвете кровавой денницы.

Шестьсот одиннадцатый опус

Смертоимную алость сотмим,

Довлачимся ль ко Божиим тронам,

А пред Господом встанем самим,

Лазуриты вия по коронам.

Молча будет глядеть Иисус

На волошек цветки ледяные,

Кровососный расточится гнус –

И претмить ли веночки земные.

Выжгут пламень Его очеса,

Алоцветно вспарят херувимы,

И стечется в терничник роса

От венцов, кои Смертью язвимы.

 

Яков Есепкин

На смерть Цины

Шестьсот четырнадцатый опус

Пожалеют Христу васильков,

Юровые цветы переимут,

Всекровавых тогда лепестков

Отберем, яко тени их взнимут.

Не соити за мрачный Аид,

Мы огонь излили на церкови,

Укорять ли жалких аонид –

Преалкайте обрядовой крови.

А не хватится немощных сил,

Голубые цвета расточатся,

Чернь явим, только б Он вопросил:

Где кровавые чада влачатся.

Шестьсот пятнадцатый опус

Чермной краски июнь перельет

И деревия станутся красны,

И шиповье багрянец увьет,

Яко вретища наши закрасны.

И почто во садах жития

Мы смарагды Христосу копили,

Расточается зелень сия,

Туне мертвых огнями слепили.

Ах, ночных еще будут певцов

Созывать в эти кущи-зелени,

И тогда безо чермных венцов

На шипы мы преклоним колени.